КАРЦЕВСКИЙ, СЕРГЕЙ ИОСИФОВИЧ (1884–1955), русский лингвист. Родился 28 августа 1884 в Тобольске. В 1903 получил диплом учителя и два года работал учителем в провинции, а затем директором городской библиотеки в Нижнем Новгороде. Вступил в партию эсеров. В 1906 был арестован в Москве, после года заключения в тюрьме бежал, уехал в Швейцарию, в Женеву, где поступил в университет и стал последователем Ф. де Соссюра, Ш.Балли и А.Сэше. В марте 1917 Карцевский вернулся в Россию, где участвовал в заседаниях Московского лингвистического кружка. В 1920 уехал из России и преподавал в университете Страсбурга. В 1923 переехал в Прагу, где создал журнал «Русская школа за рубежом». В 1923 вышла его книга Язык, война и революция (Берлин, 1923), в 1927 в Праге – книга Systme du verbe russe: Essai de linguistique synchronique, Prague, 1927, в 1928 в Москве третья книга Повторительный курс русского языка. В пражский период Карцевский стал одним из создателей Пражского лингвистического кружка. В 1928 вместе с Р.Якобсоном и Н.С.Трубецким подписал «манифест», опубликованный в «Актах» 1-го Международного конгресса лингвистов. С 1938 Карцевский переехал в Женеву, где стал профессором Женевского университета.

Влияние Женевской школы на Карцевского безусловно было значительным. Сказалось оно в разделяемой им понятии синтагмы, где выделяется определяемое [T] и определяющее [T']. Карцевский вводил понятие не только внешней, но и внутренней синтагмы, например дом-ик описывалось также как [T+T']. Задолго до начала генеративных построений Карцевский описывал фразу в виде дерева зависимостей с подлежащим в роли вершины – абсолютного определяемого.

В целом можно сказать, что Карцевского в первую очередь интересовало то, что в соссюрианской теории именуется le langage, речевая деятельность. Поэтому его лингвистическую установку можно характеризовать как синтагматическую, ориентированную на последовательность речевых отрезков, и в этом плане его теория была цельной: недаром Р.Якобсон считал, что всю жизнь С.Карцевский писал, по сути, одну большую книгу. По его теории, речевая деятельность начинается с фразы, которая отличается от предложения и не всегда изоморфна ему. Для Карцевского язык состоит из 1) слов, 2) грамматики, 3) интонации. Обычно при описании языка «от низших уровней к высшим единицам» интонации никогда не находилось статусного места. Для Карцевского же «интонация существует как будто независимо от грамматики – при том, что грамматика, наоборот, считается с интонацией». Таким образом, фразу создает интонация. Синтаксис интонации имеет свой план содержания и план выражения. В сущности, именно Карцевский был пионером исследования межфразовых отношений, передаваемых интонацией, поскольку его предшественники ограничивались описанием интонации одной изолированной фразы. Карцевский же описывал не только мелодику, он понимал интонацию как многопараметрическое единство акустических составляющих (мелодики, тембра, интенсивности и длительности), выделяя для интонации межфразовых связей четыре смысловых категории (симметрия, асимметрия, тождество и градация) и сопоставляя с ними формальные интонационные средства.

В пределах фразы Карцевский различал слова, – которые были для него не основой основ, как, например, для А.А.Потебни, а всего лишь частицей фразы, – и связующие фразу компоненты. Несомненно, что в последние годы Карцевского все больше интересовало возникновение фразы как единицы языка Homo sapiens, хотя он и продолжал считать себя синхронистом. В начале синтаксиса Карцевский видел междометия, экспрессивные восклицания, впоследствии они становились «внешними» союзами, инициирующими высказывание-фразу, а затем интериоризировались, превращаясь во внутренние союзы. В основном он описывал русские «словечки» И, НО, А, НУ, ДА. Но в этих «ранних» словечках и в союзах он видел «ключ» к пониманию фразы в целом.

Классической на сегодняшний день является работа Карцевского об асимметрическом дуализме языкового знака. Всякий знак языка, по его мнению, тяготеет к омонимии, с одной стороны, и к синонимическому ряду – с другой. В своих более ранних работах он писал: «Большинство слов предназначено не к тому, чтобы определять и называть, но к тому, чтобы описывать, взывать к нашему воображению, быть экспрессивными. Поэтому слова [не термины] имеют по нескольку значений <...>. Потенциально слово имеет n + 1 значений... И обратно: любое значение может быть выражено несколькими способами». Существенна в этой же работе и нетрадиционная для первой половины 20 в. мысль: «Мы понимаем и высказываемся „приблизительно“; лица говорящие этого не замечают».

Тем самым языковой знак оказывается зыбким, а сам язык является «приблизительным» по своей семантике. Иначе, как пишет Карцевский, язык бы превратился в совокупность этикеток: «то, что „мертво“ может быть опознано численно, и обратно: то, что можно пересчитать, уже непродуктивно. Напротив, все, что живо, неисчислимо».

Для манеры изложения Карцевского была характерна тенденция не только описывать, но и объяснить. Недаром ряд своих работ он предварял эпиграфом из Канта: Begriffe ohne Anschauungen sind leer, Anschauungen ohne Begriffe sind blind. («Понятие без восприятия пусто, восприятие без понятия слепо»). Несомненно, что он не был далек и от европейского идеализма шеллингианского толка. Отблески идей В.Гумбольдта просвечивают и в предположении Карцевского о том, что изначальной формой языка является диалог.

Умер Карцевский в Женеве 7 ноября 1955.